Лауреат первой государственной литературной премии России
Догарева Анна Я здесь не женщина, а фотоаппарат. – Москва: АСТ, 2024. – 352 с.
Известный поэт и военкор Анна Долгарева стала лауреатом национальной премии «Слово» в номинации «Молодой автор. Проза». (https://xn--b1afjmdobbjn7m.xn--p1ai/). Стать лауреатом этой премии, крупнейшей из ныне существующих отечественных премий в области литературы – огромная честь. Анна Долгарева — лицо современной обновляющейся России. Она беззаветно служит своей стране в пространстве языка, слова, где тоже идет суровая битва. В авторский сборник «Я здесь не женщина, я фотоаппарат» 2024 года издания вошли фронтовые заметки, многие из которых написаны до 2022 года. Как утверждает Анна Долгарева «это самая интересная часть книги, она хорошо объясняет, почему началась СВО и что было на Донбассе, пока большая Россия жила мирной жизнью».
Личная трагедия, гибель любимого человека на поле боя, побудила Анну отправиться в 2015-м году на Донбасс. «Мой рассказ будет не об этом. Он будет о людях на Донбассе и о том, что я увидела за долгие девять лет», – пишет в предисловии автор. Поэтическая душа автора отчетливо проявляется на каждой странице сборника. Фронтовые заметки – яркие, точные, мгновенно запоминающиеся. Врезаются в память образы героического Мариуполя, мужественных, стойких жителей Донбасса. Ополченцы у Долгаревой – обыкновенные люди, только очень отважные, потому что знают, за что сражаются, – выписаны предельно правдиво, с пронзительным чувством восхищения. Кровоточащие мысли о современных событиях терзают сердце поэта, но неизменно приводят к одной – «То, что нас не убивает, делает нас сильнее».
Откроем книгу
Донецк воскресший
Если гулять по центру Донецка летом 2016 года, то он совсем не выглядит военным городом. Коммунальщики выходили на улицы в шесть утра, сразу после окончания комендантского часа. Ездили заполненные людьми трамваи и троллейбусы. Работали крупные супермаркеты. На кассах стояли очереди. По всему городу – магазины брендовой одежды, бытовой техники, мебельные магазины, продуктовые, обменники, пункты обналичивания карт. Кафе с вай-фаем. Фитнес-клубы. В центре стоял крупный торговый центр «Континент». Пять этажей одежды, обуви, украшений, мягких игрушек и прочих товаров. Фуд-корты, где трудно было найти свободный столик. Молодые ребята с планшетами и мобильными телефонами, в укороченных хипстерских брюках и с георгиевскими ленточками. Вообще околохипстерская субкультура на улицах Донецка поражала меня тогда. Я привыкла, что ребята с георгиевскими ленточками и бородатые хипстеры в очках и брендовых кедах – это два непересекающихся мира. Оказалось, не обязательно. Девочки в смешных футболках и стильных пиджаках, которые совершенно органично смотрелись бы с самокатами где-нибудь на Васильевском острове, носили на груди триколоры. Бело-сине-красные и чёрно-сине-красные…Они, может, и не задумывались о патриотизме, эти двадцатилетние ребята, студенты и вчерашние школьники, пока по их городу не начала стрелять украинская артиллерия. Украина уже потеряла Донбасс, потому что потеряла молодежь. Там, на той стороне, кажется, до сих пор верят, что за свободу Донбасса вышло только старшее поколение. Нет. В центре Донецка висел плакат контртеррористического ведомства: картинка из игры «Counter-Strike» с подписью: «KONTR-TERRORIST WIN!». Для молодежи. И, гуляя по центру Донецка, очень тяжело было поверить, что в нескольких километрах не прекращаются бои. Худенькая блондинка в лёгком летнем платьице спокойно рассказала мне: её семья снимает квартиру в центре, потому что раньше жили на окраине, которую сейчас бомбят. Это уже привычно. Бомбёжки уже тогда встроились в картину мира. Как-то я выехала за город. Водитель объяснил: вот здесь, по прямой если ехать, через несколько километров уже передовая, там стреляют. Минут через пять мы проехали ресторан. Из него доносилась музыка, рядом стояло около десятка машин. Нет, это не военный Мадрид. Это Донецк. Очень сложно представить, чем их теперь можно напугать, местных людей. Это Донецк, город миллиона роз. Донецк, почти разбомблённый и воскресший, смертию смерть поправ.
Вот только ночью раздавались глухие звуки разрывов. И ещё после одиннадцати город пустел. Комендантский час. Выходить на улицу запрещено. К этому тоже привыкли, встроили в сознание. Так и жил город. Не мирный и не военный. Город контрастов. Воскресший Донецк.
Цупка
Моего собеседника звали казак Эдуард, по должности старшина. Ничего необычного, просто казак Эдуард. Фамилия у него тоже была выдающаяся – Цупка. И внешность у него была подходящая: с одной стороны – какая-то несуразная папаха и грязная тельняшка, с другой – он был красив какой-то иконописной, по-настоящему русской красотой.
Он был местным, воевал с самого начала донбасского восстания. Ну то есть как начала: эту дату многие называют по-разному. Для казака Эдуарда восстание началось 5 марта 2014 года, когда он стоял в уличной палатке под флагом с Алексеем Мозговым. 5 апреля был захват СБУ, в котором Эдуард тоже участвовал.
– Легко было, – сказал он мне. – Они все влёгкую сдавались, охотно. Только оружейный склад был заминирован. Но наших, видно, заранее предупредили, так что ничего не случилось, только сапёров долго ждали.
Стоит пояснить: он рассказывал мне об этом на действующей позиции. Позиция не на первой линии обороны – глубже, спряталась среди абрикосов, маленький домик. Вот и казак Эдуард зашёл послушать, о чём я беседую с его товарищем, залюбопытствовал, присел насторожённой птицей и остался.
Его первый бой случился в мае 2014-го у Томашовского моста – он был перекинут через Северский Донец, соединял города Рубежное и Новодружеск. Он не помнил числа, я потом нашла: 22 мая.
– У нас тогда только стрелковое было, а у них – бронетехника, – сверкая голубыми глазами, наивными, как у ребёнка, рассказывал мне казак Эдуард. – У нас – автоматы, ну ещё «Шмели», «Мухи», РПГ. На нас две БМП выскочило. Первую захватили, я потом на ней на стеклянный завод ехал. Второй бак пробили. Бросили, думали, на следующий день заберём, но её к следующему дню уже утащили.
Украинские войска двигались в сторону Лисичанска, с Рубежного на Новодружеск – ну а ополченцы, среди которых был и Эдуард, их и встретили.
– Как вы отбились, стрелковым против бронетехники? – спросила я.
Эдуард не знал.
– Потом к ним ещё две «вертушки» присоединилось, – продолжил он. – Мы начали по ним лупить со всего, что было. Не знаю, попали или нет, врать не буду, но одна, когда уходила назад, начала крениться.
Я подумала, что «лупили со всего, что было», – это, в общем, описывает тактику ополчения 2014 года, людей, до этого не имевших дела с войной, удерживавшихся в основном на личном мужестве, на русском авось, на беспримерной какой-то отчаянности.
Он упомянул также, что пленных вэсэушников посадили на автобус и отправили восвояси, а там, мол, их расстреляли «айдаровцы», не знаю, правда ли это, – тогда ходило много подобных слухов.
Потом мы пили чай, и казак рассказывал, как оставляли Лисичанск. Это было через два месяца: 22 июля войска ополчения под командованием Мозгового ушли из города.
Ну то есть оставляли Лисичанск другие, а он не знал даже, что войска уходят из города. Он лежал в больнице с тяжёлой контузией. Мимо него прошёл даже тот факт, что большинство «тяжёлых» вывезли из Лисичанска за сутки. Он очнулся утром от грохота разрывов в полупустой больнице – словно кадр из зомби-апокалипсиса.
– Валили «Грады» по городу, валила арта. Я вышел – везде пусто. Увидел на стоянке свою машину и ещё одного пацана, он тоже не знал, что делать. Мы сели – и рванули на выезд. Я вижу, там шесть разбитых машин стоит. Дорога простреливается. Что делать – непонятно, – всё так же бесхитростно сверкая глазищами, поведал Эдуард. – Ну, я по газам. Пули по машине, стёкла сыплются. Но мы прорвались. Чудом, я ж говорю, шесть машин там, на выезде, и осталось.
Трещала рация. Эдуард рассказывал.
Прилетел он в Кировск, оказалось, что Мозговой – в Алчевске.
– Я к нему в Алчевск приехал и отдал икону, что у меня в машине висела. Ведь это она нас спасла! Шесть машин там осталось, а мы вырвались, – говорил Эдуард.
И ни одного дурного слова о тех, кто оставил его в лисичанской больнице.
– Полтинника тоже никто не предупредил тогда, они там ещё дня три воевали, – добавил Юрий Константинович, офицер, с которым я приехала. – А дядя Вова, есть такой у нас, он вообще партизанил.
Эдуард, сияя, закивал.