Это страшное слово «блокада».

Счастливым их детство не назовёшь.
 Но счастьем было уже то, что они выжили.

                                                  

Воспоминания жительницы блокадного Ленинграда –
Ватрухиной Нины Васильевны

Нине Васильевне Ватрухиной, когда началась Великая Отечественная война, ещё не исполнилось и 11 лет. Жила она тогда вместе с младшими братишками (7 лет и 2,5 года), папой, мамой, бабушкой и дядей на окраине Ленинграда в бараках, рядом с лесочком, в котором она собирала ягоды. Пришла как-то в воскресенье из лесочка домой: мама плачет, она тогда была в положении, дядя, ему, только что окончившему школу, едва исполнилось 18, спешно куда-то собирается – началась война и дядя ушёл воевать. Папу после тяжёлого ранения во время боёв у озера Хасан и реки Халкин-Гол на фронт не брали. Взяли лишь тогда, когда немцы подошли к Ленинграду.

Помнит Нина Васильевна и начало войны, когда немцы бомбили город, четырнадцатилетние подростки на крышах тушили фугасы. Окна в бараках заколотили, папа забил. Но самое страшное началось потом…

Комната 30 кв. м, печка буржуйка, которую топили всем, что может только гореть, отсутствие электричества, лампадка, бабушка и мама, лежащие без сил от голода и холода – так в блокадном Ленинграде жили все.

Тогда из-за продолжительных вражеских бомбёжек разрешали выкупать хлеб на 5 дней вперёд, то Нина приносила домой на семью в 5 человек полбуханки хлеба, который тут же съедали, но даже на один раз за 5 дней не хватило хлеба, чтобы накушаться. А однажды Нина не принесла и этого. Знакомая женщина, увидев у девочки полбуханки хлеба, вырвала этот хлеб и исчезла. А когда заплаканная Нина обратилась за помощью к другой женщине, и они вместе пришли на квартиру к воровке – та отнекивалась, а у самой четверо на лежанках от голода пухли.

До войны близ Ленинграда было много ям, куда сваливали картофельные очистки, но, как правило, в этих местах стояли наши воинские части, взрослых часовые туда не пропускали, а на ребёнка не обращали внимания – идёт себе и идёт, может к своим куда-нибудь. Взрослые женщины брали Нину с собой к этим ямам. Девочка разведает дорогу – и все в путь за картофельной и морковной жижей, из которой потом дома делали лепёшки. Когда от бомб загорелись Бадаевские сахарные склады, люди вытаскивали даже тряпки, по которым тёк пережжённый сахар.

В городе были съедены все собаки и кошки, и всё равно люди умирали как мухи. Идёт человек еле-еле (все так ходили, потому что ни у кого не было сил), потом покачнётся вперёд и медленно повалится. Подойдёшь его подбирать — а он мёртвый. Власти города разрешили забирать у мёртвых хлебные карточки – мародёрством это не считалось, так как всё равно человек уже умер, может хоть забравший карточку выживет. Было и так: падает человек на виду у всех, к нему подходит другой, чтобы взять у первого карточку, только успел её найти, не успел её к себе в карман положить, как сам тут же упал замертво.

Мёртвых было много, гробы не из чего было делать – всё дерево обычно шло на отопление, заворачивали покойников в одеяла, простыни и прочее. Часто бывало так: везёт человек умершего родственника на санках на кладбище и по дороге умирает сам. Много людей погибло и от бомбёжек. Обычный человек, может быть, от полученной раны быстро бы оправился, но ослабевший от голода ленинградец от неё умирает.

Мы жили у Пискарёвского кладбища, это тогда был пригородом Ленинграда. Рядом располагалась воинская часть, поэтому бомбили нас беспрестанно. Однажды взрывы услышала совсем близко. Подумали: всё, конец, немцы подошли. А это наши землю взрывали, делали ямы под могилы. Ведь каждый день на кладбище привозили по 15-20 самосвалов с трупами.

Шла как-то Нина со средним братом Толей за водой: а кругом трупов видимо-невидимо. У одного убитого голова запрокинулась, волосы растрепались, рот раскрылся, а сам смотрит на Нину. И так-то девочка боялась покойников, однако успокаивала плачущего и прижимавшегося к ней братишку, а тут совсем испугалась и долго ей потом виделся этот труп.

В семье Нина была за старшую. Бабушка не вставала с постели, мама во время родов простудилась, да так и не поправилась. Родившаяся во время блокады сестрёнка из-за отсутствия материнского молока умерла в возрасте 1 месяца от голода. Сначала плакала, кричала, даже кожа у неё посинела, сунешь ей в рот палец – вцепится в него и сосёт с жадностью. А перед смертью и плакать перестала. Ослабевшая Нина завернула её в простыню и закопала не далеко от дома в снегу – это всё, что она могла сделать для сестры. Наутро сестрёнки в снегу уже не было.

А потом умерла мама. Сначала её, ещё живую, отвезли в больницу и Нина приходила навещать её каждый день. Больные и раненые лежали не только в палате, но и в коридоре на полу. Как-то раз Нину не пустили к маме, сказали, что мама плачет, после того, как Нина уйдёт домой. Смышлёная девочка тут же заподозрила неладное. Оказалось, мама вчера умерла и её отправили в сарай при морге, поскольку морг был переполнен. Объяснили девочке, что если до утра труп не забрать оттуда, то утром её отвезут на Пискарёвское кладбище в братскую могилу.

Сил на то, чтобы забрать маму, привезти её домой, явно не хватало. А адрес папы, находившегося неподалёку в части она потеряла, но вспомнила, что часть отца стояла в Озерках и пошла туда. Но в Озерках было много наших воинских частей, и только по счастливой случайности, Нина набрела на пост, где часовым стоял её отец. Она ему всё рассказала.

Солдат обратился к своему начальнику с просьбой отпустить его до утра домой. Ему ответили, что заменить некем, могут отпустить только утром. Тогда отец в сердцах сказал: «Вот что хотите со мной делайте – хоть расстреливайте, жена у меня умерла – хоронить надо, мать при смерти лежит. Я покидаю пост». Только тогда его отпустили до утра.

Маму домой они привезли, похоронили. А дальше отец отправил своих детей в детдом, т.к. бабушка всё равно была при смерти, а детей после войны он в детдоме надеялся найти.

Сначала Нину с братьями хотели разлучить: её отправили в детдом для школьников, а братишек для дошколят. Но папа написал зав. детдомом записку, где просил не разлучать, ручался за Нину, что будет она воспитателям помощницей, и девочку отправили к братьям в детдом для дошкольников.

Всех детей погрузили на пять пароходов. Именно погрузили в трюм, т.к. на палубе находится было опасно – немец постоянно бомбил и обстреливал из пулемётов. Здесь все дети лежали в повалку: кто с цингой, кто с чем, у кого детская неожиданность – дети-то все маленькие. И кругом рвутся бомбы, их взрывы хорошо были слышны. Молоденькая 17-летняя девушка – воспитатель, от страха сжавшись в комочек, спросила матроса, нет ли каких-нибудь спасательных средств, на случай попадания бомбы в корабль. На что тот ответил: «Да ты что, хочешь спастись, а дети чтобы потонули? – Нет уж, тонуть все вместе будем». Разговор этот не утаился от Нининых ушей. До спасательного берега дошли всего лишь три корабля из пяти. Два затонули от фашистских обстрелов. Как нас встречали на другом береге, не забыть никогда! Солдаты плакали, беря нас на руки.

Долго, целый месяц, Нина с братьями добиралась до своего последнего детдома. Долго и нелегко. Многие дети не доехали до конечного пункта назначения, умирали по дороге. Наконец-то остановились в детдоме села Владимирского Воскресенского района Горьковской области.

Так закончилась ленинградская эпопея для Нины. Спустя пять лет после окончания войны отец нашёл Нину и её младшего брата Шурика во Владимирском детдоме. Средний брат Толик к тому времени уже умер.

Сергей Новиков

Материал предоставлен музеем-заповедником «Град Китеж»