Воспоминания Жени Александровой,
воспитанницы Письменерского детского дома

27 января 2024 года исполнилось 80 лет со дня окончательного снятия фашистской блокады Ленинграда. В Вякшенерской сельской библиотеке сохранились записи воспоминаний детей, на долю которых пришлось блокадное детство, детей – воспитанников Тоншаевского, а с 1946 года Письменерского детского дома, приезжавших на встречу в 1997 году.

Евгения Семеновна Овсянникова (в детстве – Женя Александрова, как в повести «Тимур и его команда» А.П. Гайдара). В 1997 году вместе с пятью бывшими воспитанницами детского дома она побывала на встрече в селе Письменер (в то время Евгения Семеновна жила в г. Саров Нижегородской области):

«…Я все помню. Даже довоенную жизнь помню. Я ходила в детский сад. Был у меня старший брат Володя, который закончил 5 классов. Жизнь у нас была нормальная. Мы жили в Парголово – это пригород Ленинграда, а мамина мама, бабушка, жила в Ленинграде на улице Добролюбова. Я играла во дворе, там росло много кустов шиповника. А потом, во время войны, двор перекопали, сделали окопы, шиповник выкорчевали.

Бомбили нас часто, помню, что мы быстро собирались и бежали в бомбоубежище. Мы жили в многоквартирном доме на берегу озера и видели из окна, как сбивали над озером самолеты. Жили мы с родителями. У папы была ампутирована нога, и он не пошел на фронт, а работал на заводе. Зимой 1942 года папа умер от голода. Мы с братом видели, как он умирал. Мама его зашила в простыню и повезла на саночках на Шуваловское кладбище…

Некоторые рассказывают, как кошек ели и тому подобное. Мы голодали, но кошек не ели. Мама кормила нас дурандой – это то, чем раньше кормили скот. Размачивала это и пекла лепешки. Нас она старалась кормить, а сама умирала от голода.

Потом пропал Володя. Пошел за хлебом с карточками и не вернулся. Наверное, убили. Его так и не нашли. Мы сами его искали, нам соседи помогали. Я помню, что он довел меня в детский сад: мне надо было идти налево, а ему – в магазин – направо. У него были карточки – его и мамины. Мои карточки были в детском саду. Мама осталась совсем без карточек. Мама сразу после этого заболела. Я приходила из детского сада и приносила ей маленький кусочек хлеба, который нам давали с собой в саду. Однажды пришла, а она уже мертвая. Тоже умерла от голода.

Тогда соседка, все ее звали Николаевной, отвела меня в детский дом. Я и выжила-то потому, что ходила в детский сад: нас там как-то кормили. Потом я осталась одна. Николаевна обещала мне принести в детский дом фотокарточки, которые у нас были. Но ничего не принесла. У меня от детства осталось только свидетельство о рождении, которое я до сих пор храню. Случилось это в мае. А 2 июля наш детский дом отвезли на Большую землю. Нас сначала везли поездом. Поезд тоже бомбили, я помню, что вылетали стекла. Потом по Ладожскому озеру плыли, и тоже разбомбили наш второй пароход, на котором был весь груз. Нас привезли в одних платьишках, в которых мы были одеты, больше ничего у нас не было. А потом повезли нас в Горький, а оттуда – дальше в тыл.

9 июля 1942 года наш поезд остановился на станции Тоншаево. Там нас встречали на подводах, в которые были запряжены лошади. Нас снимали с поезда, сажали в телеги и дальше везли в Тоншаево. В нашем эшелоне ехало 12 детских домов. В Тоншаево остановилось 2 детских дома. Когда нас привезли в тыл, местные жители смотрели на нас и плакали. Спросят что-нибудь и плачут. А я так думала: «Ну и что! Нас много, нам весело!»

Мне было 7 лет тогда. Воспитатели, персонал приехал вместе с нами. После снятия блокады Ленинграда воспитатели все вернулись в родной город, а нас не вернули. Весной 1946 года нас перевезли в село Письменер. Пришли к нам новые воспитатели из местных: Лидия Александровна Березина (Уланова), Евгения Алексеевна Томарова, Евгения Алексеевна Красовская – они были совсем молодые, сразу после школы. Нам было по шесть, семь, восемь лет, а им было 17 лет. Они стали нам роднее родных. Обо всех вспоминаю всегда с большой теплотой: ведь они просто жили с нами. Я, когда сама стала работать воспитателем, поняла, что это рабочий день. А тогда я не понимала, что они, наши воспитатели, работают: они просто жили с нами день и ночь – и вечером, пока мы не уляжемся, и утром они уже тоже с нами.

В село Письменер мы перебирались постепенно. Мы еще жили в Тоншаево, а нас туда уже посылали огород сажать. Вот так мы пешком шли по деревням и собирали рассаду: постучим в любой дом, и нам дадут, кто капустную рассаду, кто еще что-нибудь – так и наберем целую корзинку. Огород сажали, на сенокос ходили, а потом уже все остальные перебрались. Малышей последними привезли, а остальные пешком пришли. Тоншаево все-таки меньше помнится – мы там в четвертый класс пошли. А село Письменер – у меня перед глазами стоит! Село Письменер – это действительно малая родина! Все воспоминания связаны с ним: как от Письменера идем по дороге и видим сельскую церковь, и дом с красной крышей, желтый поповский дом, где жил директор школы Семен Александрович Кислицын. А село было все на бугорке и белый песок. И мы в селе босиком ходили – по белому песочку с утра до вечера бегали. Правда, с утра отправлялись на разные работы: кого посылали огород поливать, кого – за ягодами, кого – на сенокос, старшеклассников даже с ночевкой отправляли. Ну а когда работу сделаешь – носились с утра до вечера по этому селу, и завуч Владимир Александрович в лапту с нами играл. А вечером – выстроится весь детский дом… Сначала нас деревенские боялись, осторожно встречали, мол, детдомовские едут. А потом очень по-доброму всегда относились.

Тогда даже электричества не было… Но с нами был завуч Владимир Александрович Красовский. Он пришел с фронта, рыжий, с веселой улыбкой, ходил в солдатских ботинках и в шинели.  Он столько всего знал! И всем делился с нами. Он рассказывал про звезды, пересказывал книги! И он расшевелил весь этот Письменер. Он еще в Тоншаеве с нами был. А тут он свет провел, радио провел, мальчишек старших к этому подключил – кино стали показывать. Фотографировать нас научил, создал фотокружок, организовывал игры. Надо было, к примеру, привезти дрова со старого хутора, который пошел на слом и его распилили. А была зима и дорогу всю замело – и он придумал такую игру: каждый ползет по-пластунски туда и оттуда притаскивает по полешку. Такая игра! Мы так хорошо жили! У меня от жизни в детском доме воспоминания остались самые светлые.

Есть люди, которые говорят, что после голода не могли наесться досыта. А в детдоме, когда хлеба не было, нам свеклу на ужин варили. У нас было свое хозяйство, и мы там работали. Был огород, коровы, две лошадки. Мы выращивали там овощи, и сами же их и воровали! Мальчишки за огурцами бегали! Так наш завуч Владимир Александрович придет ночью в палату: все спят. И он ноги трогал: у тех, кто бегал босиком по росе, ноги мокрые! Все равно мы жили хорошо: люди были хорошие вокруг нас. Я долго потом не могла понять: как же так говорят, что в детдоме плохо обращаются!

Восемь лет я пробыла в детдоме, потом меня отправили в педагогическое училище в Дивеево. Сейчас там знаменитый Дивеевский монастырь. Когда меня отправили в педучилище, то пока я все 4 года училась, во время каникул мне некуда было ехать. И я приезжала в детдом, и меня принимали. И ребят, уехавших учиться в ремесленное училище, тоже принимали на каникулы. Даже вызов на работу мне прислали в детдом.

Потом я всю жизнь, 46 лет, работала воспитателем в детском саду в городе Саров. В детском доме мы оказались вместе с Галей Беловой. Она моложе меня на год. Мы рядышком спали, сидели в школе за одной партой. Были как сестры – считали даже, что мы похожи с ней. Удивлялись, что у нас разные фамилии. Мы окончили семь классов. Галю забрала крестная ее отца в Ленинград, там она окончила библиотечный институт. Мы с ней до сих пор дружим: я звоню ей каждую неделю, езжу к ней через год.

В 27 лет первый раз после войны я приехала в Ленинград. И мы с Галей поехали искать мой дом. Мы идем, и я рассказываю дорогу. Я ей говорю, как у меня осталось в памяти: «Улица Шоссейная, так мы называли это шоссе в детстве, сейчас будет церковь с зеленой аркой, сейчас будет фетровая фабрика, где директором был Чернышев. Лида Чернышева со мной в сад ходила». И все так и получалось, как я говорила. И дом я свой нашла по памяти. Соседка меня узнала. Там уже новые жильцы жили. Мне говорят: «Вот тетя Ида идет, она жила здесь до войны». Сначала она сказала, что не помнит меня, а потом постояла и говорит: «Как твою маму звали?» – «Елена Михайловна» – «А папу?» – «Семен Александрович». И она сразу сказала: «А Володя ваш так и не нашелся! Так ты Женя!» Это оказался единственный человек, который помнил меня в этом доме. Я спросила, может, меня кто-то спрашивал, приезжал за мной. Но нет, никто не приезжал. Хотя у нас были родственники на Урале, в Ленинграде, но никто не нашелся. Мой дом в Ленинграде сгорел в 1990-е годы. Вот такая невеселая история.

На эту встречу (1997 год) я привезла свою младшую дочь Лёльку (Ольгу) – здесь такие места красивые: леса, ягод полно. Красота! И Лёля сказала: «Здесь, что люди, что воздух, что природа – всё на высшем уровне!»

Евгения Семеновна Овсянникова уехала к дочери Ольге в Канаду, в город Монреаль в начале 2010 года.

 

Записала библиотекарь Вякшенерской сельской библиотеки

Светлана Викторовна Пермякова