История Ардатовского детского дома

Е.В. Новиков, ветеран войны и труда

А.Н. Новикова (Гусева), ветеран труда

По дороге жизни в Ардатов

Глубокой осенью 1941 года вокруг города Ленинграда замкнулось блокадное кольцо. Военное командование и городские руководители стали искать надежные пути связи с большой землей. Героические летчики на своих лайнерах не успевали снабжать блокадников вооружением, боеприпасами, продовольствием, а главное хлебом. Был выбран верный вариант — открыть зимнюю трассу через Ладожское озеро. С нетерпением ждали твердый ледостав. Отряд разведчиков первым преодолел через укрепившийся лед в середине ноября 1941 года. За пешеходами на лед вышли конные повозки, затем грузовые автомобили. Ладожская дорога жизни заработала круглосуточно. Этим нелегким путем переправляли на большую землю и истощенных детей из детских домов и семей ленинградцев. Одна из групп около 100 человек в августе 1942 года прибыла на ст. Мухтолово.

Райком комсомола поручил нам, комсомольцам средней (красной) школы, организовать переправу ленинградских ребятишек в Ардатов. В нашем распоряжении были около 10 конных подвод и автомашин (полуторка). Дети были настолько обессилены, что нам приходилось выносить их из вагонов на руках, осторожно укладывать на телеги. Ехали медленно, избегая излишней тряски. Большинство детей даже не могли с нами общаться ввиду бессилия. Из нашего 9-го класса, как помню, добросовестно выполняли это задание Юрий Гришанин, Виктор Кулиш, Леонид Балахнин, Владимир Зайцев. Были такие отряды и из других классов.

Первый пункт остановки в Ардатове была коммунальная баня, что размещалась в кирпичном здании во дворе нынешней школы искусств. Аккуратно снимали детей с телег, прямо на лужке их раздевали и несли в моечное отделение. Здесь кипело массовое купание ребят, они сами этого делать не могли, и мы старательно отмывали с их тела дорожную пыль. Потом одевали в чистое белье и несли на руках в два школьных здания через дорогу от бывшей амбулатории, отданные под детский дом. Он так и стал именоваться — Ленинградский. Всего мы сделали две поездки в Мухтолово. А их личные вещи мы сдавали молодой девушке, медфельдшеру, которая принимала их на санитарную обработку через жаровую камеру. Как после выяснилось, это была Аня Гусева, только что прибывшая в наш район после окончания Горьковского медтехникума. Потом она получила назначение на Атемасовский медицинский пункт.

Тесную дружбу учащиеся средней школы поддерживали многие месяцы и даже годы. Мы помогали ленинградцам побыстрей преодолеть психологический стресс, встать на ноги, и начать самостоятельно обслуживать себя. Наше общение с ними проходило через ребячьи беседы, чтение книг, рассказы об Ардатове. Со временем они настолько окрепли, что смогли учиться. Малыши учились непосредственно в детском доме, у них были учителя, а ребята повзрослей были зачислены в классы нашей школы. Среди ленинградцев оказались очень талантливые танцоры, певцы и даже комсомольские вожаки.

В первые послевоенные годы в Ленинградском детском доме стал работать воспитателем мой отец Новиков Василий Михайлович. Первые педагогические навыки осваивали здесь Лидия Михайловна Князева, Роман Григорьевич Кузнецов, Анна Ивановна Градина и многие другие будущие мастера педагогического дела. Демобилизовавшись из армии в январе 1950 года, я, как работник райкома комсомола, постоянно поддерживал связь и товарищескую дружбу и с ребятами, и коллективом работников. В памяти и сейчас не угас яркий образ Татьяны Александровны Василевской, талантливом директоре детского дома, которая умела решать и хозяйственные, и воспитательные дела. Солидную лепту в работу детдома внес тоже директор Василий Федорович Доронин и другие.

Родился 20 марта 1882 года в семье мещан г. Ардатова. Сначала, в 90-х годах XIX века, закончил начальную школу, а затем высшее городское 3-х классное училище. Дальше учиться не позволяли условия. Пришлось самостоятельно готовиться и через год сдать экстерном экзамены на звание сельского учителя. В 1902 году впервые доверили временно заменить учителя в с. Каркалей. Через год получил назначение в начальную школу д. Малое Череватово Ардатовского уезда, где работал до 1916 года до призыва в армию. Прошел курсы военных медфельдшеров в г. Твери, а затем работал в воинском госпитале в Петрограде. Участник февральской 1917 года демократической революции. Встречал В.И. Ленина на вокзале и слушал его речь — выступление с балкона дома госпожи Кшесинской.

В мае 1917 года по болезни уволен из армии. Вновь Мало-Череватовская школа, затем Канергская и Мамлейская начальная школы, наконец, Котовская начальная школа, где учительствовал до 1925 года.

По болезни переехал с семьей в Ардатов. Освоил бухгалтерскую профессию и работал счетоводом, бухгалтером сельского кооперативного общества, Кредитного товарищества и, наконец, Райколхозсоюза. С 1933 года до 1940 года работал преподавателем в райколхозшколе по подготовке и обучению колхозных кадров.

До начала Великой Отечественной войны отец поселился с семьей в д. Ужовке, где один обучал ребятишек всех 4 классов в 2 смены. В 1945 году РОНО назначает отца в Ардатовский детдом сначала завучем, а затем воспитателем. Как он работал, судить не могу, но проработал он в детдоме до сентября 1953 года. Могу утверждать только одно, ребята-детдомовцы его любили и уважали. У нас в доме очень часто бывали в гостях уже взрослые ребята, за чашкой чая отец вел с ними беседы об их дальнейших жизненных путях. А потом многие из них, уже уехав из Ардатова, многие годы поддерживали с отцом связь через письма и приезжали в гости в летнее время. Вспоминается еще одна добрая примета. На работу в детдом отец всегда уходил не с портфелем, как многие служащие, а с обычной матерчатой сумкой, наполненной яблоками, другими фруктами и огородными овощами. Помню, на дни рождения отдельных воспитанников он просил мать печь пироги и лепешки, шли в ход и блины с медом. И он всегда предупреждал, что непременно по этому случаю задержится на работе. Многие ребята пользовались книгами из нашей библиотеки. Мать, как умелица, портниха, ремонтировала одежду ребятишек.

По состоянию здоровья в 1953 году отец оставил работу. Стал пенсионером. Но связь с ребятами из детдома не прекращалась. Перед новым годом всегда к нему приходили ребятишки и просили вновь появиться у елки Дедом Морозом, это было его любимое увлечение.

Выписка сделана из личных автобиографических записей отца и моих личных воспоминаний.

Е.В. Новиков

 

В 1959 году Роман Григорьевич Кузнецов назначается директором Ардатовского детского дома, где проработал 5 лет. Он сразу же понял ответственность за судьбы детей и все сложности этой работы. Круг его обязанностей был очень широк: хозяйственные заботы сочетались с воспитательными и учебными. Несмотря на свою молодость, он стал заботливым отцом для этих детей. Любил их по-настоящему, и они отвечали ему искренней любовью и привязанностью.

В детдоме работал в то время сильный коллектив воспитателей и подобных рабочих. Такие воспитатели, как А.И. Градина, Р.М. Аплетнева, А.С. Шалашова, Г.И. Прохорова, М.Д. Бондаренко, завучи Горшкова Н.П. и Садовникова Г.И. Все они имели большой опыт работы с детьми. Вся работа проходила по строгому режиму.

Роман Григорьевич старался разнообразить питание детей, сам составлял с поваром меню на неделю. Повара А. Жирунова и Ометова честно, добросовестно относились к своим обязанностям. Дети то и дело забегали на кухню, чтобы дополнительно полакомиться чем-нибудь.

Улучшилась одежда детей. Роман Григорьевич старался привезти с областной базы такие вещи, чтобы дети не были одеты однообразно, не выглядели одинаково.

В теплой, душевной обстановке отмечались Новый Год и дни рождения ребят. Повара готовили праздничный стол с пирогами. Дети очень ждали эти праздники.

Роман Григорьевич заботился и о дальнейшей судьбе воспитанников детского дома. Существовало положение, согласно которому после окончания 7 классов ребят отправляли в разные ПТУ. Но для хороших учеников была возможность учиться дальше: поступать в техникум или в институт. Такого добивался директор. Так некоторые ребята заканчивали 10 классов и даже поступали учиться дальше (Белов И. и др.). Я помню, как в помещении Дома учителя праздновали свадьбу одной воспитанницы. Она была постарше других и оставалась в детдоме на какое-то время. Роман Григорьевич был ей на этой свадьбе за отца и за мать.

Ребятам очень не хотелось покидать стены дома, часто они просили оставить их как можно дольше.

Потом, став взрослыми, они приезжали в Ардатов и обязательно навещали Романа Григорьевича. Выражали ему большую благодарность за четкое, отцовское отношение к ним.

Обладая большой фантазией и выдумкой, он устраивал с ними разные игры, соревнования, конкурсы. В те годы почти не было правонарушений среди детдомовцев.

Роман Григорьевич добивался путевок на экскурсии в города-герои. Так он ездил с ними в Ленинград до Выборга, в Одессу, откуда дети привозили массу впечатлений.

Рената Павловна Кузнецова,
жена Р.Г. Кузнецова

 

Закончилась Великая Отечественная война. Мне посчастливилось вновь увидеть родные места, родителей, которые были несказанно рады, когда вернулись с фронта. Ведь там, на поле боя сложили головы почти все ребята из нашего класса, всего 2 мужчин вернулись с нашей улицы…

Надо было жить дальше. Где в то время было работать? Мне предложили работать воспитателем в Ардатовском детском доме. Его тогда называли Ленинградским, т.к. в основном здесь жили вывезенные дети из блокадного Ленинграда в 1941 году. Во время войны с ребятишками работали ленинградские воспитатели, которые их привезли. А после войны они стали уезжать назад, в Ленинград. За детьми стали приезжать родственники, забрали многих, но у большинства ребятишек их просто не было и они продолжали жить в детском доме. Без слез нельзя вспомнить эти встречи. С годами все забывается, но не смогу, наверное, забыть Тюфтину Тамару — ленинградку.

Блокада не прошла ей даром, она заболела костным туберкулезом. Кожа на пальцах часто лопалась, ей было очень больно, но от детей она не хотела отставать. Старалась делать все, что делали подружки. Не залечить было и душевные раны. Часто дети плакали, вспоминая своих родных, которые умерли у них от голода. Умерли, потому что отдавали им последние крохи. Захлебываясь от слез, Тося Максимова рассказала, когда стала постарше, как утром звала мать, а она была уже мертва. Но время — хороший лекарь. Дети росли, мужали, щеки наливались румянцем. Жизнь разбросала их в разные стороны. Все они стали врачами, учителями, мореплавателями, инженерами, учеными, унесли доброту, ласку и тепло от своего дома.

И со всех сторон нашей Родины стали прилетать письма, в которых они делились своими успехами, радостями, а иногда и горестями. Многие звали в гости к себе. Нина Гвоздикова, Надя Румянцева присылали даже посылки. Жаль, я не сумела сохранить их письма. Такие ласковые, такие теплые письма. Остался жить в Ардатове Николай Иванович Афонин. Работает он главным инженером в коммунальном отделе. Я часто встречаю своего воспитанника Николая Афонина. При встрече мы вспоминаем наш детский дом, перебираем фамилии друзей, говорим об их успехах. Николай тоже выучился, у него семья, работает главным инженером в коммунальном отделе. Я рада, что у него все хорошо. Здесь же, в Ардатове, живет его сестра Вера, в Нижнем брат Александр. Их в детдоме росло трое — целая семья.

Помню Таню Румянцеву, за которой приехал отец, военный. Заплаканные лица тех, к кому никто никогда не приедет, испуганно-радостное лицо Тани: а вдруг отец не возьмет ее, а вдруг это просто сон.

На ребятишек было жалко смотреть. Вроде и время прошло, и питание для них было хорошее, но перенесенная беда словно оставила на них свою печать. Все они были бледные, многие так и не могли оправиться от перенесенных страданий. Был мальчик-цыпленок (имя не помню). У него на голове не было волос, только один пушок. Еще Толя (фамилию не помню). Красивый такой. Когда вывезли его из Ленинграда, с ним что-то случилось: он не мог наесться. Он ел все подряд. Когда все покушают, в столовой он собирал все крошки, объедки с тарелок, кусочки хлеба — все съедал. Но насытиться он не мог. Пойдем к речке купаться — он головастиков ловит и ест. Мог съесть даже лягушку. Все ел подряд! Такой в нем поселился голод! Однажды наш врач Екатерина Васильевна Ометова приготовила мазь от чесотки. В ее состав входило растительное масло, но так как это средство пахло маслом — он его нашел и съел. Потом Толю отправили в специальный детский дом, т.к. его надо было лечить. А так мальчик был умный, красивый и учился хорошо.

Так потихоньку, полегоньку дети росли, учились, умнели, взрослели, уходили в жизнь. Например, Эдик Линненберг, Коля Пасанен, Ваня Белов отлично закончили школу, выучились, стали отличными людьми. Линненберг ходил в дальнее плавание, Ваня Белов стал прокурором, работал в Сибири, Леля Корнейчук также окончила институт. Они еще долго писали своим мамам-воспитательницам о своей жизни, благодарили в письмах, высылали свои фотографии.

Но были и такие, кому учеба не давалась. Они уезжали учиться в ПТУ, работали на заводах.

Дети есть дети. На них все всегда «горит»: летят пуговицы, появляются дырки, рвутся носочки и т.д. Я всегда на работу брала пуговицы, т.к. они их теряли. Приходилось их пришивать, зашивать порванное у мальчиков. Девочки зашивать умели сами, вообще делать приходилось все то, что делает обычно мать, воспитывая своего ребенка. Ленинградцы всегда за такую заботу говорили «спасибо», благодарили. В них всех была какая-то внутренняя культура. Но ленинградские дети взрослели, разъехались, на их место приходили осиротевшие послевоенные дети. Эти дети были уже другие, порой неуправляемые. С ними работать было немного труднее, некоторые воспитатели не выдерживали и уходили с работы, особенно новенькие, без педагогического стажа. А меня ребята почему-то слушались, уважали.

В детском доме было примерно всегда 160-170 человек. Воспитателями работали Галина Ивановна Прохорова, Раиса Михайловна Аплетнева, Полина Александровна Сачева.

Наша работа заключалась в следующем: разбудить, чтобы умылись, убрали постель, собрались, покушали, проводить в школу, после школы выучить с ними уроки, потом поиграть и уложить спать. Это с 7 до 10 часов каждый день. Не обходилось ни одного дня без происшествий: то шапку спрячут, то туфли, то носки. От этого шум, плач, слезы. Вообще трудно было. Дети ведь. По каждому поводу — плач, драка, обиды. А наказывать было больно: сироты ведь. Больше убеждением брала, лаской, разговором, шуткой. Слушали и слушались. Но все же было очень трудно. Домой приходила только ночевать. А там был свой ребенок, которого я почти не видела.

Ночью за ребятами приглядывали ночные няни. Их роль смотреть за их сном, поднять кого-то в туалет, ну и уборка помещений, коридоров пока ребята спят. Полы были непокрашенные, и их днем было мыть невозможно (ребятишки ходят), да и не сохли они очень долго.

Особенно от всех отличалась своим удивительным отношением к своим обязанностям одна из нянь. Звали ее Мотей. Матрена Сергеевна Староверова. Ну, чище ее у нас никого не было. Она все протрет: подоконники, столы, перила у лестниц. Я всегда удивлялась. Она мыла с песком 4 комнаты. А это так нелегко! Все с песком, все с песком!!! Некрашеные полы. Ни пылинки не оставляла нигде. Мы так ее все полюбили! Она спокойная была: детей всех уложит, сказку им расскажет. В ее группах всегда тишина была. Кто ее знал, и ребята — никто ее не забудет.

Так я доработала до 1968 года. Два года до пенсии осталось. Дорабатывала я уже в другом месте, а сердце, мысли, воспоминания и боль остались навсегда там, в детском доме.

 

 

Мои воспоминания о детском доме бессистемны, отрывочны, т.к. мама работала здесь уборщицей, а потом «ночной няней», и я не знала внутренней его жизни, не была знакома с его жителями. Поэтому я расскажу только то, что слышала от своей мамы, Староверовой Матрены Сергеевны, а также чему была очевидцем.

Труд мамы был на сегодняшний взгляд адским. Детский дом был двухэтажным, комнат было много, а полы некрашеные. Работу спрашивали очень строго. Мать приходила домой поздно, уставшая. Полы, чтобы они были белыми, приходилось тереть с песком. Это делалось так: половицу намачивали, сыпали на нее речной песок, брали голик (березовый веник без листочков) и им терли половицу подошвой калоши. Затем смывали водой. Пол получался белым-белым! Я не знаю, сколько раз в неделю она мыла их в комнате, а вот в коридоре — каждый день, после отбоя или утром, когда ребята уйдут в школу. Иначе полы не высохли бы. Часто, особенно в зимние вечера, она брала меня с собой, и я ждала ее, когда она вымоет пол. Иногда качество помыва полов проверяли по чистому полу. Если на ногте была грязь, заставляли перемывать. Мама этому наказанию не подвергалась никогда. Полы она мыло чисто. И это притом, что воды в здании, как сегодня из крана, не было. Ее надо было наносить.

Приходилось наблюдать, как дети учили уроки. Электричества часто не было. После обеда день зимой короткий, поэтому уроки учили при керосиновой лампе. Иногда воспитательница, которая помогала им делать уроки, выходила из комнаты по делам и, воспользовавшись ее отсутствием, кто-либо из девочек плевал на стекло лампы. Оно жалобно лопалось. Второго и третьего раза оно не выдерживало и лопалось совсем. Все! Уроки делать не надо! Невинные лица, дружный ответ: «Это она сама!» А где воспитатель вечером возьмет запасную? Хитрецы!

Думаю, что это уже были не ленинградские дети. Ведь мне было где-то 7-8 лет, а это 1949-50 годы, когда они уже разъехались, те, которые остались, были уже старшеклассниками.

Часто дома рассказывая об озорниках, об их проделках, мать сетовала, что воспитателям трудно с ними, срываются на крик, особенно молодые. А они этого-то не любят. Лаской их надо, добром и лаской, приговаривала она. Да и сами дети были разные. Ленинградцы, говорила она, подойдут, обязательно скажут: «тетечка Мотечка, спасибо вам»! А пришедшие потом обращались: «Чечь Мочь!» Культура уже не та. Были грубоваты. Часто она их называла насмешливо: СБН. Это у ребят игра была такая, клятва. В переводе эти буквы означали «сука буду навеки». Помню, эти буквы часто детдомовские мальчишки писали на заборах, да и в школе они клялись: «СБН, больше не буду!» Детдомовских ребят можно было узнать сразу: они были одеты одинаково и ходили кучками, стайками. Всегда наголо остриженные, они выглядели как из инкубатора. В классе со мной учились две девочки, но помню, знанием не отличались.

Помню еще случай. Кто-то подарил детдомовским ребятам щенка настоящей овчарки. Вырос огромный пес. Он знал всех жителей детского дома, даже на меня он не реагировал, т.к. я приходила с матерью, а ее он просто обожал. Как-то утром их завхоз Гусева вместо обычной фуфайки надела зимнюю шубу-овчину. Он, не узнав, ее, бросился на чужого, и ее еле отняли. Результатом была располосованная на клочья шуба и решение — овчарку Джульбарса из детского дома убрать. Все жалели пса, плакали, но директор был непреклонен. Джульбарса не стало.

А сколько счастья и радости приносил ребятишкам новый год. Мне, как дочери работницы детского дома, позволялось быть на елках. Надо сказать, таких елок я не видела ни в детском саду, ни в школе. Наряжена елка всегда была магазинными игрушками, была музыка, было представление на елке, были многие (старшие) в маскарадных костюмах. Но особенно запомнились мне гостиницы. Помню, кроме конфет, всегда в пакетах были круглые печенья в больших круглых пеналах-коробочках, с кремлем на картинке.

Где-то в 1953 году маму переводят на должность ночной няни. Главным в этой должности было любить детей и помнить, что они боятся сходить ночью в туалет, а некоторые так спали, что их надо побудить в туалет. Подсушить ребячью одежду. В общем, сделать все то, что обычно делает мама у себя дома. Но поскольку детей не 1-2, а 100 — спать ночью возможности не было, тем более что по ночам она еще и мыла коридор и лестницу 2-го этажа.

Самой большой трудностью было у нее на первых порах уложить детей спать. Как тут их уложить, если их 15-20 человек в комнате. Выход был найден. Нет, наверное, человека на земле, который бы не любил сказок, а они были дети. Комната замирала, когда няня начинала рассказывать сказки. А рассказывать она была мастерица. Дома, помню, Курочку Рябу или Колобка так расскажет в лицах, да голос изменит: заслушаешься! Этим она их и взяла. Даже соревнование комнаты устраивали. Кто первым затихнет — к тому она и идет. Пока рассказывала в первой — во второй уже свои сказки видит. А знала она их великое множество. И за это все окружающие относились к ней с уважением. Ребята льнули к ней. Когда мыла коридор, друг на друга шикали: не ходите! Тетя Мотя полы моет. Это ли не награда?

На пенсию в 1962 году проводили торжественно: желали здоровья, счастья.

В память о детском доме, о детях директор Роман Григорьевич Кузнецов вручил маме подарок — электрический самовар. «Редкой души человек, — говорила она о Романе Григорьевиче. — Первого директора вижу, на котором ребятишки гроздьями вешаются, не боятся его и слушаются. Все его слова ловят! И мой труд оценил, спасибо ему!».

Самовар этот долго был ее гордостью. Она любила пить из него чай и рассказывать о детском доме, которого сегодня уже нет. Давно уже нет и героини моего воспоминания. В мире ничего нет вечного. Вечна только память.

Мария Комкова, дочь

 

Свой трудовой путь я начала в 1953 году в спецремесленном училище для девочек в городе Выкса Горьковской области. Он был организован для детей-сирот, которые закончили 7 классов. В этом училище девочек учили профессии бухгалтера и затем давали направление на работу в колхозах и совхозах страны. В начале 50-х в детских домах и училищах подросли дети блокадного Ленинграда, которых пока не нашли родители. В Выксунском училище их было более половины. (Всего в училище было 100 девочек.) Прошло восемь лет со дня победы, а девчата рассказывали о прошедших ужасах, словно они были вчера. Не смогла забыть бомбежку, вспоминает одна из них, Маша (фамилии не помню). Маша рассказывала, как ехала с матерью и братом, как во время бомбежки ее волной унесло далеко от железной дороги и ударило о землю. С поврежденным позвоночником она 5 лет провела в гипсе в больнице и все время звала маму. Выжила, выстояла, уцелела. Она все время твердила, что не может быть, чтобы кто-то из них не остался жив. Не верила, по ее настойчивой просьбе я написала письмо с фамилиями ленинградских детей, (в том числе и ее), фотографировала все группы и отослала в газету «Ленинградский комсомолец». Через какое-то время в наше училище вновь потянулись родственники девчат из Ленинграда. Многие по фотографиям, по фамилиям узнали своих детей, племянников, внуков, приехали их забрать. Сколько было радости, слез, рассказов! Сколько усилий мы приложили потом, чтобы родственники оставили их на время в училище, чтобы они закончили и получили  профессию! К этой девочке тоже приехали. Приехал брат. Мама погибла. Но к некоторым не приехал никто.

Прошли годы. В 1958 году я переехала в Ардатов и здесь вновь судьба меня свела с детьми-сиротами. Я поступила работать в Ардатовский детский дом воспитателем. Однажды мне домой позвонила наш завуч Надежда Петровна Горшкова и сказала: приехали родители Доры Диденко. Не встречала ли я в Выксунском училище фамилию Доры Диденко? (Она когда-то жила в Ардатовском детском доме и после семи классов была направлена в Выксунское спецучилище для девочек.) «Конечно, была, — ответила я. — Я хорошо ее помню. Пусть придут родители ко мне, я все расскажу и объясню». У меня остались все фотографии групп, которые мы отправляли в газету. На них родители Доры узнали свою дочку. Я им рассказала, как найти Дору, т.к. после окончания РУ я сама ее отвозила в г. Алма-Ату Казахстанской ССР в обсельхозправление. Их тогда распределяли бухгалтерами по совхозам республики. К моей великой радости, через некоторое время я получила телеграмму со словами благодарности. «Нашла. У меня двое внучат, дочь, зять. Везу в Ленинград. Спасибо!» Так хорошо закончилась эта история. Жаль, что все фотографии, письма, телеграммы у меня сгорели.

В Ардатовском детском доме я проработала с 1958 по 1962 год. Это были годы становления меня как воспитателя. В коллективе работали люди с большим стажем, они были доброжелательные, внимательные, опытные и знающие свое дело. Я у них училась, и они учили меня, как работать с маленькими детьми. Особенно я подружилась с Анной Степановной Шалашовой. Мы с ней приняли из дошкольного детского дома группу в 50 малышей, так и работали вместе. На смену одна с утра, другая с обеда, когда надо, подменяли друг друга. Хочется еще отметить нашего музыканта Сметанина Михаила Сергеевича. Ровно в 7 часов утра он садился обязательно на лавочку и растягивал свой баян, собирал детвору на зарядку. Без всяких капризов дети собирались, выбегали на спортивную площадку и под музыку занимались спортивной зарядкой. А как пели под его баян! Часто под его руководством готовили хор и выступали на смотрах художественной самодеятельности. И всегда занимали призовые места. «Поющий детдом» — так называли жители соседних улиц и домов, живущих рядом.

Очень любили ночную няню Староверову Матрену Сергеевну, или тетю Мотю, как называли ее дети. Она им была как родная бабушка, они с ней всем делились, и мальчики, и девочки, и младшие, и старшие. Она приучала их ухаживать за собой, обучала хорошим манерам.

Мне пришлось поработать под руководством двух директоров: Белякова В.С. (хорошо занимался подсобным хозяйством детского дома) и Р.Г. Кузнецова.

С приходом Романа Григорьевича изменилась атмосфера детского дома. Ребятишки стали чаще выступать на сцене районного Дома культуры с хоровыми песнями, чаще ставили свои концерты в здании своего детского дома и даже ездили с концертами по району. Одежда тоже изменилась. Приобретали одежду по размерам, приобретали просто материал, из которого девчата постарше под руководством А. Кузнецовой шили модные платья, сарафанчики. Дети стали ходить не в одинаковых платьях и рубашках, а нарядные, хорошо одетые. Это с его приходом нас стали называть «поющим детским домом». Куда бы мы ни пошли, всегда стала звучать веселая песня.

Работали с детьми не только в саду, но и ходили за грибами, ягодами. Конечно хлопотно это, но сколько удовольствия получали дети от прогулок по лесу! Такие они были радостные и, конечно же, послушные.

Прачка Чурбанова приучала девочек постарше делать постирушки, приучала смотреть за малышами: носочки постирать, платочек. Часто дети приходили ко мне домой. Но я знала, что ходят не только ко мне, но и к моей свекрови Варваре Григорьевне, этой удивительной женщине. Интеллигентная, приветливая, ласковая, она завоевала их маленькие сердца, и когда они вырастали и разлетались — отовсюду к нам домой летели письма со словами благодарности.

Повзрослевших детей после учебы я возила в г. Вязники Владимирской области, где они приобретали профессию тхачихи, часто возили в г. Ленинград, в строительные ФЗО.

А потом их, оперившихся, встречали в гости. Они приезжали из Ленинграда, Владимира и всегда в моем доме они находили приют.

 

Пришла работать в Ардатовский детский дом в 1954 году в качестве воспитателя. Хорошо помню свой первый рабочий день. Я знала, что дети детского дома — не простые дети. Они с трудом принимают в свой круг чужих людей. Мысль — как мне с ними подружиться — все время мелькала в голове, не давала покоя. При входе в группу, где находились ребята, меня чуть не сбил с ног подросток. Большой, рыжий, с рашпилем в руке (только что точил коньки) — он напугал меня. Я заставила себя спокойно войти в группу, переломила себя, сумела подавить этот страх. С Васей Коноваловым (это он чуть не сбил меня) потом подружилась. Он оказался спортивным парнем.

Покоя с воспитанниками, надо сказать, не было никогда. Разные, они требовали внимания к себе и разных подходов. Были и такие, что постоянно убегали. Витя Николаев, Вася Захаров однажды убежали, и их нашли в Арзамасе. А в ответе за то, что подросток не вернулся в группу — воспитатель. Такие срывы подростка чувствуешь заранее и стараешься предотвратить их. Помню девочку Свету (фамилию не помню). Она загорелась сшить маскарадный костюм шахматной королевы. Шить ее научила портниха детского дома Анастасия Александровна Кузнецова. Она отлично справлялась с машинкой, выкройкой. Дело осталось за материалом, черным и белым. Но ей в этом отказали. Сколько у нее было обиды, слез, затаенной неприязни. И во что бы это вылилось, если бы я не пошла к завхозу, к директору с просьбой дать девочке материал. Сколько радости светилось в глазах Светланы, когда она красовалась в своем костюме на карнавальном балу!

Детей рано приучали к труду. Зашить дыру, пришить пуговицу, постирать носочки. Дети постарше работали в подсобном хозяйстве. За пределами Ардатова (по Арзамасской дороге, сегодня водонапорная башня и сад коммунального хозяйства) был огромный сад. В нем работали с большой охотой, т.к. осенью они лакомились яблоками, вишней, овощами. Все лето они проводили в саду, интересовались жизнью животных, которые были в животноводческих помещениях, особенно лошадью. С охотой ездили на телегах с конюхами по разным делам: пахать, возить сено и т.д.

С большим желанием девочки посещали швейную мастерскую, где ее заведующая А.А. Кузнецова учила их мастерству швеи. Они шили трусики, простенькие платья, простыни, наволочки. В столярной мастерской Ивана Прокофьевича Лисенкова ребята творили чудеса. И табуретки, и скамейки, и всевозможные полочки выходили из-под рук юных мастеров. Они были просто необходимостью в комнатах.

Были работы и посложнее. Это сегодня в зданиях центральное водяное отопление. А тогда были печки. Зданий детского дома было три, а комнат не счесть, и везде были печки. Их отопление (принести дрова, зажечь, следить за огнем в печи) доверяли старшим детям.

Дети любили свой дом, понимали, что лучше его у них пока нет. Вспоминаю такой случай. За Витей Николаевым приехала родная мать. Директор Р.Г. Кузнецов оформил документы, собрал ребят для прощания с Витей. Многие завидовали, что Витя едет «домой». А через несколько часов он вернулся обратно. Оказывается, мать на дороге к автостанции несколько раз сказала фразу «зачем ты мне нужен», «зачем я тебя взяла», мальчик, не раздумывая, развернулся и ушел домой, в свой родной детский дом. Мать за ним не вернулась, уехала одна.

Вспоминается еще один случай. Девочка топила печь. Стала закрывать ее и с табуретки нечаянно встала на ноги своей подруги Тане Пасякиной. Та громко ойкнула от неожиданности и перестала говорить. Ее водили по врачам, но безрезультатно. Не говорила она год. И только когда к ней приехала ее родная сестра, она от радости тоже ойкнула, назвала ее имя и…. заговорила.

Дирекция, воспитатели всегда интересовались судьбой ребят. После окончания школы-семилетки их устраивали учиться в техникумы, ремесленные училища, следили за их дальнейшей жизнью. Ребятам, которые учились на 4 и 5, давали возможность закончить 10 классов и устраивали в институты. В каникулы они могли возвращаться домой, в Ардатов, где их одевали во все новое, хорошо кормили. Они могли отдохнуть лето. Они были дома.

Старшеклассники в отличие от младших имели больше свободы. Они имели возможность самостоятельно ходить в кино, на школьные вечера, одевались по-своему. Что-то шили, подшивали, чтобы выглядеть модно. Дружили с мальчиками. Так Маша Сорокина познакомилась с ардатовским мальчиком, дружила с ним, а закончив школу, вышла за него замуж. Дирекция сообщила об этом факте в ГОРОНО. Из области прислали смету, которая предусматривала покупку невесте приданого и свадьбу. Свадьба-вечер проходила в здании дома учителя (бывшая детская библиотека).

Детей часто водили в кино, футбол, в библиотеку на мероприятия.

Хочется сказать, что в этих детей я вкладывала всю свою душу. Ведь у них не было родителей. Им я говорила ласковые слова, улыбалась, слушала их обиды, успокаивала, лечила их душевные раны, следила, чтобы им было хорошо, уютно, помогала в учебе. Уходила из дома в детский дом в 6 часов 30 минут, когда мои родные дети еще спали. А приходила домой в 10 часов вечера, когда они уже спали. Домой приходила только ночевать, видела своих детей только спящими. Приходилась держать для них няню. Та в свою очередь обживала моих детей: кормила, поила, утешала, растила. И порой я забывала, где свои, где чужие. В итоге получилось, что все мои. Улетая из детского дома, они почти все писали мне письма о том, как живут, о чем думают, как сложилась у них судьба. Многих до сих пор помню, часто смотрю фотографии, вспоминаю прошедшие годы.

В 1968 году в детском доме случилось несчастье: сгорело подсобное хозяйство, и из Горького прислали документы о закрытии детского дома как неперспективного. В 1969 году его закрыли, а в 1995 году он открыт вновь, только с другим названием.

 

Я пришла работать в Ардатовский детский дом осенью 1945 года, воспитателем. Директором в то время была Храмова Анастасия Васильевна. Где-то году в 1943 из блокадного Ленинграда были привезены в Ардатов дети. В основном это были сироты. Они приехали со своими воспитателями и со своим директором. После снятия блокады большая часть детей вместе со своими воспитателями уехали опять в Ленинград. Но часть осталась. Воспитатели, директора и все работники детдома уже были местными, ардатовскими. Оставшиеся дети учились хорошо, были умственно, духовно и морально развиты, некоторые даже одаренные. Это такие: Ляля Корнейчева, Лерик Леонтьев, Эдик Линберг, Люся Миронова. По-разному у них сложилась судьба. Л. Леонтьев закончил здесь среднюю школу и поступил в Военно-Морскую Академию. Стал капитаном. Сестер Мироновых, Люсю и Венеру, забрали из детского дома родственники. Дору Диденко, Нину Курганову тоже кто-то из родственников забрали. Тамара Гизатулина много лет пела в Уральском народном хоре. Петя Фокин работал в Москве на сталелитейном заводе формовщиком. Л. Корничева поступила в институт иностранных языков. Потом вышла замуж за однокурсника Мараева (житель с. Измайловка нашего района). Они вместе с ним заканчивали Ардатовскую среднюю школу и вместе поступили в институт. Все ленинградские воспитанники были очень культурные, необычайно ласковые. Постепенно детский дом наполнялся детьми из других регионов страны. В 1945-1946 годах очень много детей было сиротами, оказались в чужой местности и без крова над головой. Эти годы для детского дома были очень трудными в экономическом и хозяйственном отношениях. Не было в детском доме ни отопления, ни водопровода, ни машин, ни лошадей. 150 человек нужно было накормить, обогреть, одеть и в школу с чем-то отправить. Детский дом был школьный. Дошкольников сюда не принимали. Для них где-то был свой детский дом. Воду возили тогда в бочке на быке. Брали в реке, а для питья в колодце. Дрова из леса тоже возили на быке. Потом из колхозов стали давать лошадей. А грузить в основном старшие ребята ездили. День у воспитателей был не нормирован. Приходилось работать с утра и до позднего вечера, пока всех уложишь спать. Выходных вовсе не давали, никто из воспитателей и не спрашивал, хотя у некоторых были грудные дети, как, например, у Градиной А.И. А у меня была мама и маленькая сестричка. Они тоже требовали ухода и внимания. Примерно раз в неделю приходилось оставаться с ребятами даже в ночь. Уроки готовили с керосиновыми лампами. Бумаги совершенно не было. Писали дети на обратной стороне бухгалтерских счетов, на квитанциях. А иногда сшивали просто из газет. Писали тогда чернилами, которые часто в рабочих комнатах просто замерзали. Не хватало одежды, обуви. Выдавали, например, всем валенки, а весной калош на валенки всем не хватало. Чтобы не мочить ноги, мальчишки делали себе на валенки деревянные колодки. Так доходили до школы, так играли во дворе. Спальных комнат тоже не хватало. В основном жили в здании № 1 по улице Зуева, где столовая. Помещение на углу Зуева и Свердлова все было в войну разорено. Поэтому временно спальные комнаты для девочек были на ул. Труда в доме, где долгие годы потом жил военком Пивоваров.

Директора почему-то менялись часто. [После?] Храмовой недолго был Мараев, потом В.С. Беляков. Он задержался дольше всех. А перед ним года два-три была Т.А. Василевская. Завучем, а потом и директором работал и Р.Г. Кузнецов. Это где-то уже 60-е годы. При нем была очень развита художественная самодеятельность, красиво оформлялись рабочие комнаты, было уже и отличное питание, и хорошая одежда, и учебники, тетради и т.д. Это было уже все потом, когда страна вышла из послевоенного кризиса. Еще в 50-е годы детдом имел подсобное хозяйство. Появились лошади, коровы, свиньи. В поле сажали картошку. Летом ездили в лес, на сенокос, конечно, обязательно с воспитателями. В.С. Беляков оказался очень хорошим хозяйственником. Была построена прачечная-баня, свиноферма. Приобрел в детдом машину. Сделали отопление. Купили телевизор, хорошие одеяла для детей, постели, ковровые дорожки. Детдом преображался. В основном всех выпускали из детдома в 16 лет. Ребята поступали в ремесленные училища, в ПТУ в города Арзамас, Горький, Выкса. Среднюю школу заканчивали только те воспитанники, которые учились на 4-5. Все ребята и девчата получали заводские и фабричные профессии. Сколько было слез при прощании, как все они нуждались в теплом слове, в материнской ласке. Дети без родителей — это особые дети. Они более чуткие, более ранимые, более нервные. Но и взрослели они, конечно, раньше. Как они умно рассуждали о жизни. Как они тонко понимали человека — воспитателя, ночную няню, прачку, сторожа, любого человека, который работал или как-то общался с ними. Тем, кто не любил детей и свое дело, в детском доме делать было нечего. Дети их выживали, доводили до слез, не подчинялись.

Менялись директора, воспитатели, технички, сторожа, прачки, пионерские вожатые, а мы с Раисой Михайловной Аплетневой и Анной Ивановной Градиной оставались почти 25 лет неизменно на своем месте вплоть до закрытия детского дома. Сколько писем от выпускников, сколько приглашений в гости мы получали. Часто приезжали наши дети навестить нас. Они друг с другом не теряют связь. Поэтому столько рассказов при встрече, воспоминаний.

Вера Волгунова приезжала где-то в 80-х годах. Рассказывала о том, то очень хорошо живет, работает на ткацкой фабрике в д. Холуи Горьковской области. Все время на доске почета, премировали даже холодильником.

В. Панин тоже приезжал в Ардатов к брату Мише, заходил в гости. Живет и работает на химическом заводе в Дзержинске.

В Горьком живет и работает выпускник детдома Афонин Александр. Он окончил военное училище и в чине полковника вышел в отставку. Недавно, т.е. уже в 2001 году, приезжал сюда к родственникам и заходил навестить меня вместе с сыном Олегом и братом Колей. Коля тоже воспитанник нашего детского дома.

Но жизнь есть жизнь, без трагедий и случаев не обошлось. Так, Паша Филатова на почве ревности покончила жизнь самоубийством. А Галя Завьялова попала в очень страшную дорожную аварию в Москве. Приезжала она сама и все рассказывала о себе. Лежала год в больнице, потом стала ходить, но нет ни единого волоса, весь скальп снят, поэтому ходит в парике. Звала к себе в Москву. Это было где-то в 1970 году. Она тогда работала дворником, чтобы получить квартиру.

Навещала и Валя Воронкова, писала мне письма. Жаль, что они не сохранились. Особенно жалко письмо Нины Забобон. Она жила в Москве, попала туда по вербовке. Хотела со мной посоветоваться, называла меня в письме мамой, просила разрешения приехать. Но в это время у меня умерла мама, и конверт с адресом где-то затерялся. Больше она не написала, видно обиделась, а может, что-то случилось. Это письмо я хранила 20 лет, такое оно теплое душевное. Такие хорошие воспоминания о детдоме. Раиса Михайловна долго переписывалась с Лериком Леонтьевым и Ниной Виноградовой — это воспитанники-ленинградцы. Не только воспитатели воспитывали детей, но и весь коллектив. Своим примером, поведением, любовью к детям. А коллектив был весь непьющий, многие участники Великой Отечественной войны. Как, например инструкторы по труду Лысенков И.П., Козлов И.И, Кузнецова А.А, Градина А.И. тоже участник войны. Повар Ометова А.В. Их дети очень уважали. Это были люди, увлеченные своим делом, работой. Какие прекрасные вещи научились делать ребята под руководством инструкторов. Вся мебель в 50-е годы была сделана руками детей. Это и шкафы, и письменные столы, и стулья, табуретки, полочки, рамки. Девочки прекрасно шили на ручных и ножных машинках себе нижнее и даже верхнее белье, школьную форму. Мальчикам шили рубашки. Так что дети выходили из детдома в какой-то степени подготовленные к жизни.

Доброй души человек работал в детдоме — это Василий Михайлович Новиков. Интеллигент по природе, учитель по призванию, он заменял детям отца. Работал он сначала завучем, а потом по состоянию здоровья ночным воспитателем. Дети любили его и как завуча, и как воспитателя, и как отца. Его все уважали и в коллективе. Покорила всех детей сказками ночная няня Староверова Матрена. Ее дети звали просто тетя Мотя. Очень ее уважали и иногда даже побаивались. При ней никто не хулиганил и не бегал по лестницам. Набивались целые комнаты там, где она рассказывала русские народные сказки. А знала она их великое множество. Да рассказывала так, что даже ни один воспитатель не мог так рассказать. Это был просто талант сказительницы. Даже воспитатели заслушались ее сказками. Ребятишки радовались: «Сегодня в нашей комнате будет т. Мотя рассказывать…» Если в спальной был беспорядок, то эта комната была наказана: сказки рассказывались в другой спальне. И не только этим покоряла детей простая женщина, а еще всей своей жизнью, поведением, характером. Она была очень честная, прямолинейная. Несмотря на то, что она одна воспитывала 4 детей в послевоенные годы, ничего никогда не брала из списанного. Ей предлагали, но она почти всегда отказывалась. После детей оставалась много еды, но она отказывалась брать ее. Приучала детей уважать чужой труд. Если она мыла пол, то ребятишки никогда не ходили по сырому, ждали, когда высохнет.

Замечательные были и повара. Готовили просто отменно. Нюра Ометова все 4 года войны была поваром, и готовить детям ей было одно удовольствие. Каждый день меню было разное. Все время какие-то запеканки, голубцы, рагу. А какие пироги в духовке на большом противне пекла. И всегда у нее было рассчитано так, что и добавки могла дать. Отменными были и сладкие блюда — кисель, компот. Но главное было все же не в этом. А в том, что она с душой относилась к своему делу и к ребятам тоже. Они с удовольствием бежали на кухню дежурить: мыть посуду, чистить картошку. И беседовали с ней обо всем: кто как учится, кто с кем подрался, у кого родственники отыскались и о других маленьких детских тайнах. Многие девочки научились от нее очень хорошо готовить. После нее поваром была Настя Жирунова. Она тоже была неплохим поваром и хорошим человеком. Всегда веселая, добродушная с детьми. А это ведь для них самое главное. Ее уважали и весь коллектив и все дети.

С начала образования детдома и до закрытия медицинской сестрой работала Екатерина Васильевна Ометова. Она была и за врача, и за санитарку, и за подругу. Ее дети тоже любили. И в целом она со своими обязанностями справлялась очень хорошо. Для тяжелобольных был изолятор, где она дежурила даже по ночам. Чистота в изоляторе была просто идеальная. Она сама делала небольшие операции воспитанникам. Не допускала эпидемий.

С 1965 по 1969 год был расцвет экономической и культурной жизни детдома. И вот в такое благополучное время случилось несчастье — пожар. Сгорело все подсобное хозяйство, все постройки, сторожка. Много скота погорело. Все разорилось. Это было почти при директоре — В.Ф Доронине. Детский дом пришлось расформировать в другие детдома. Таким образом, в 1969 году перестал существовать Ардатовский детский дом, организованный где-то в 1943 году для ленинградских блокадных детей.