Сохранились воспоминания…

В центре Шаранги, на улице Ленина, стоит двухэтажный каменный дом старой постройки. Сюда в августе 1942 года был эвакуирован детский дом № 15 блокадного Ленинграда.

120 детей разделили на пять групп. Младшие дети трех-четырех лет, старшие – шести-семи. Измученные долгой дорогой, истощенные, некоторые контуженные, они настолько ослабли, что не было сил даже плакать. Среди них была девочка Валя Белявская в возрасте 1 год 3 месяца.

Нелегко, ох как нелегко было поставить их на ноги! Прошлое приходило к малышам ночами: вой сирены, уханье бомб, смерть близких.

Они бились в истерике и страшно кричали. Дежурные воспитатели и нянечки брали плачущих на руки, прижимали к груди, согревая своим теплом.

Не все дети выжили. Когда ребенок умирал, это было горем не только для детского дома, но и для всего села.

В 1947 году умерла Натуля Неизвестная. Ее нарядили как куколку. Провожали всем селом, до кладбища несли на руках.

Не все дети помнили свои фамилии. Так появились на шарангской земле мальчики и девочки с новыми фамилиями – Непомнящие, Безродные, Неизвестные.

Шла война, многого не хватало: одежды, обуви, продуктов питания, даже ложек в столовой, но район и область находили средства, чтобы детей лучше кормить, теплее одеть.

В детский дом шли работать люди, понимающие ребятишек, верные детским сердцам.  О том можно судить по одной страничке трудовой книжки Ольги Михайловны Арсибековой. С 1 марта 1943 года по сентябрь 1943 года она – завуч только что организованного детского дома в Б. Рудке. Два года воевала.  Вернулась с фронта в сентябре 1945 года и снова работала в Б.-Рудкинском детском доме. С января 1951 года до 1956 года она директор Шарангского детского дома.

Добрым солнышком для детдомовских ребят была Елена Ивановна Красильникова, профессиональная пианистка. Пройдя все ужасы войны, она, как никто другой, понимала осиротевших детей, была не только музыкальным руководителем, но и помощницей, наставником, другом ребят.

Нина Ивановна Матвеева (не одно десятилетие обшивала сирот, стремясь разнообразить фасоны девчачьих платьев, украшая их оборочками, складочками. В ее кабинете всегда было шумно от стука швейных машин и ребячьего гомона.

Всю жизнь отдала сиротам Анна Павловна Макарова, которая всегда была в окружении льнущих к ней ребятишек.

Шли годы. Росли и крепли дети. Им под силу стало самообслуживание – дежурили по кухне, в спальных и групповых комнатах. Трудовые навыки девочки получали по кройке и шитью легкого платья, мальчики занимались в столярных и слесарных мастерских.

В детдоме был свой сапожник, который не только ремонтировал обувь, но и учил ребят сапожному мастерству.

Была своя баня, прачечная.

Работала библиотека, организован духовой оркестр под руководством Николая Ивановича Маматченко.

Проходили репетиции хора и солистов под пианино. Детдом получил 10 га земли, сажали картошку, сеяли зерновые, имели свой огород и обеспечивали себя овощами.

Силами работников и детей заложили яблоневый сад.

Детей возили на экскурсии в близлежащие города, нуждающихся в лечении, направляли в санатории.

Разметала судьба по всей стране шарангских детдомовцев. Зоя Шарапова и Тамара Вылегжанина, Зина Семенченко и Надя Курбатова, братья Баженовы и Валера Юшин, брат и сестра Бабинцевы, Нина Конева и Тося Пототня. В Шаранге помнят их и желают доброго здоровья, большого человеческого счастья.

Зинаида Павловна Зарембо

 

В рукописных альбомах, на страницах районной газеты сохранились воспоминания о детском доме № 15:

7 августа 1942 года последние детские дома, в которых находились безнадежные по состоянию здоровья дети, были вывезены из города Ленинграда.

Путь был долгий. Вместе с детьми ехала сопровождающая группа воспитателей, нянечек, поваров. Прибыли на железнодорожную станцию Шахунья Горьковской области. Отсюда произошло распределение детей-детдомовцев по районам Горьковской и Кировской областей.

Один из отрядов во главе с директором детского дома Ниной Петровной Ефимовой прибыл на подводах в село Большое Устинское, где опять детей распределили: школьников в город Санчурск, а дошкольников в Шарангу.

 

Наступили трудовые беспокойные будни. Нужно было думать не только о воспитании детей, но и о том, как их обуть, одеть и накормить. Вместе с воспитателями дети сажали морковь, капусту, свеклу. И собирали неплохой урожай. Летом ходили в лес за ягодами и грибами. Однажды старшая группа заблудилась во главе с Эммой Антоновной, пришлось ночевать в лесу.

Прошло несколько лет. Война победно завершилась, и летом 1945 года часть детей вместе с воспитателями и другими работниками детского дома (уроженцами г. Ленинграда) вернулись на реку Неву, в свой родной город.

В конце лета 1942 года, после первой блокадной зимы в Ленинграде, когда от холода и голода умерли сотни тысяч людей, привезли в Шарангу детей-сирот.

Они были без матерей и отцов, маленькие и беззащитные, познавшие уже в свои дошкольные годы горечь утрат.

Их приняли в свои заботливые руки воспитатели, согрели своим материнским теплом Макарова Анна Павловна, Васенев Николай Дмитриевич, Хвостов Юрий Иванович, Софронова Галина Ивановна, Вылегжанина Анна Аксеновна.

Почин Людмила Ивановна, воспитанница детдома, пишет: «1942 год, декабрь. Нас, ленинградских детей, опухших от голода, замерзших, привезли в Шарангу. Мне тогда было 3 года.

Спасибо воспитателям, которые нас согрели своим материнским теплом».

Медведовская Тамара Васильевна, тоже воспитанница детдома, когда выросла, жила и работала в Комсомольске-на-Амуре, вспоминает:

«Трудно было нам, детдомовцам, привыкать к новым местам, к новым людям. Было все: и хорошее, и плохое, но мы все выросли, встали на ноги, получили специальности.  Сейчас имеем своих детей и стараемся вырастить их чуткими и добрыми, как и стремились к этому воспитатели детского дома».

Из воспоминаний Зои Петровны Фаворской:

«Мне в Шарангском детдоме пришлось работать с августа 1945 года по январь 1947 года воспитателем. В группе было 26 детей. Все они были разные по характеру и развитию. Группа была дошкольная.

Недостаточно было игрушек. Мы умудрялись из каждого клочка бумаги (газетной) что-то мастерить. На прогулку ходили парами. У каждого была своя шапочка, и стоило ее поднять, как дети по малейшей детали узнавали свою.

Готовя детей к школе, читала сказки, учила пересказывать, учила счету, усидчивости.

Хотя детей кормили, продуктов было недостаточно. В супы клали сушеный лук и сушеную картошку. Сладостей было совсем мало, а так хотелось их угостить, приласкать. Они облепят тебя, просят обнять; их много, а руками всех не обхватить.

Некоторые дети не знали своих родителей, некоторые не знали своих фамилий, поэтому давали фамилию — Неизвестная.

1 сентября 1946 года я повела их в 1-й класс. Накануне мы долго гуляли на лугах, собирали последние цветочки. На ночь цветы поставили в воду — в ведро, а утром дети пошли в школу каждый с цветочком.

Увидев, что дети в другие классы пришли с букетами, они спрашивали: «А почему у тех детей много цветов, а у нас один?» Что было ответить, ведь тех детей привели мамы, а у них на всю группу только две мамы (в каждой группе было по два воспитателя). Классы формировали так, что дети детского дома учились в отдельных классах, чтобы воспитателям удобней было с ними готовить уроки.

Дети знали, что была война, они помнили, что там, в далеком родном городе на Неве были их родные (тети, дяди, бабушки); ждали писем, надеялись, что их скоро увезут.

Были и старшие классы. Многие учились неплохо. Валя Седова закончила школу с золотой медалью, Федяева Мила — с серебряной.

 

Юлия Николаева
Блокадным юным ленинградцам

 

Леса, луга, поля кругом,
Такое дивное приволье!
Война. Шарангский детский дом.
И вздрагиваю поневоле.

Ведь помню сорок третий год,
Война священная идет.
Уехал папа в Севастополь,
В боях участвовал жестоких.

Был в окруженье Ленинград,
Оттуда много дней подряд
Везли, везли детей блокады.
Едва живых. Но жить им надо!

Во все концы родной земли,
В Шарангу тоже привезли.
Кто их родители, не знают,
Свое лишь имя называют.

А надо деток лет шести
В журнал детдомовский внести.
В журнале Витя Бесфамильный,
Безродный Вася, мальчик милый.

И Неизвестная Натуля.
Она погибла не от пули,
От голода больна была
И выздороветь не могла.

И хоронили всем селом.
Передо мною фотоснимок,
Спит в гробике, смежив ресницы.
И подступает к горлу ком.

И встанет памятник в Шаранге
Блокадным юным ленинградцам.
Сгубила деточек война,
Немилосердная она.

Но всё ж в безвестие не канут.
Пока — мемориальный камень.
И столько нынешних детей
Сей посетили мавзолей!

В руках цветы, на лицах — слёзы…
Шумят шарангские берёзы,
О вечной памяти поют,
Хранят кладбищенский уют.

Теперь со всей Шарангой вместе
И я — Натуле Неизвестной
И всем, кто здесь укрыт землей,
Мой отдаю поклон земной.

Леса, луга, поля кругом,
Такое дивное приволье!
Война. Шарангский детский дом.
И вздрагиваю поневоле.

 

Опаленные войной

Детская память. На всю жизнь оставляет она нам самые яркие события, будь то радость или печаль.

Валентина Петровна Пепенина (Ускова), родившаяся в 1940 году, своего отца не помнит. Он погиб на фронте в начале войны. Сначала от Петра Павловича приходили письма, но вскоре связь оборвалась: пропал без вести. На руках у матери, Надежды Прокопьевны, осталось пятеро детей…

Следующим, оставшимся в памяти маленькой Вали, событием было большое горе мамы, когда семья осталась без единственной кормилицы — коровы. Очередным военным летом скот окормили клевером. И когда Буренку загнали во двор, она была такая вздутая, как будто накачанная воздухом. Увидев это, Надежда Прокопьевна заставила гонять коровушку, но, видимо, было уже поздно. Раздувшееся животное лежало посреди двора и тяжело дышало. «Колите ее шилом!» — в панике кричала мать. А вечером корова пала. Отчаяние женщины было так велико, что она билась возле Буренки и в голос выла, не зная, как дальше ей кормить семью. Глядя на маму, плакали и все дети. По малолетству они не столько жалели погибшую корову, сколько сочувствовали Надежде Прокопьевне.

Не менее ярко запомнился Вале и приезд ребят из блокадного Ленинграда в Шарангский детский дом. Он располагался в двух зданиях — деревянном (где после была музыкальная школа) и через дорогу в двухэтажном каменном. Дом же Усковых находился рядом.

Измученные войной, голодом и дорогой, сначала ленинградцы были безучастны ко всем играм и забавам. Но постепенно маленькие души возвращались к жизни. В детском доме появился у ребятишек друг — собака Буян. В школу же ходили все вместе — и местные, и детдомовские. Так и подружились.

Женщины очень жалели сирот, старались обогреть их добрым словом, побаловать какими-то угощениями, хотя и у самих детишки сильно голодали. Летом жили в основном на «подножном корме»: собирали песты, щавель, грибы, ягоды. Детдомовцев все-таки кормили получше, и они, хорошо зная, что такое голод, иногда приносили шарангским ребятишкам маленькие кусочки хлеба, за что те были очень благодарны.

Взамен они дарили ленинградцам самодельных кукол, сделанных из тряпок или соломы.

Девочки того времени были очень стеснительными. Поэтому, когда приехал врач-мужчина из города Кирова, чтобы проверить здоровье детей-детдомовцев, и они узнали, что надо будет снимать одежду при нем, спрятались от этого доктора в бане Надежды Прокопьевны. А женщина, понимая их чувства, пожалела и не выдала.

Вспоминает Валентина Петровна и то, как хоронили девочку из детдома — Натулю Неизвестную. Ее маленький гробик несли на руках до самого кладбища. Хрупкое тельце было как кукольное.  И потом, чтобы ребята не купались в холодное время, им взрослые говорили: «Натуля болела менингитом, но все равно купалась. Вот если и вы не будете слушаться старших и тоже станете купаться в холодной воде, может случиться такое и с вами».

В детском доме были ребята разного возраста. Старших по окончании седьмого класса отправляли в учреждения ФЗО (фабрично-заводское обучение) по разным городам. А до Шахуньи увозили на открытой грузовой машине. Позднее при встречах с Валентиной Петровной выпускница Шарангской школы и воспитанница детского дома Люда Воронкова всегда вспоминала, как провожали их местные жители, отправляя в училище. Было уже довольно прохладно, перед сентябрем. Ребята погрузились в машину. Местные жители пришли проводить их в дальний путь. А девочки все ждали свою любимую тетю Надю Ускову. А она, запыхавшаяся, подбежала к полуторке и, видя, что дети очень легко одеты, закричала: «Ой, бабы! Что это мы детей-то так отправляем, заморозим ведь! Давайте хоть соберем им чего-нибудь потеплее». Все быстро разошлись по домам и, хотя у самих с одеждой было скудно, принесли кое-какие кофточки, платки и укутали ребятишек. После, когда уже был расформирован детский дом, в Шарангу приезжали бывшие его воспитанники. Долгое время работала в нем поваром очень добрая женщина — Елизавета Васильевна Видякина.  Вот к ней, как к маме, и съезжались ребята со всех концов страны.

…А брат Вали, Николай, дружил с Тосей Пототня. И когда уезжал учиться, очень просил маму, чтобы она давала девушке денег, хотя бы на кино. Вот только вместе им быть было не суждено. После окончания летного училища Николай Усков при выполнении очередного задания погиб. Тося впоследствии уехала из Шаранги, вышла замуж.

В памяти Валентины Петровны Пепениной хорошо отложилось то, как бережно они, ребятишки, относились к своей матери. Во всем старались ей помочь, боялись огорчить малейшим непослушанием. Скрывали даже свои «болячки».

Однажды, бегая босиком, Валя сильно поранила ногу. «Скорая помощь» из ее подружек быстро организовала перевязку, используя подорожники, лопухи и мало-мальски подходящие тряпки. Дома девочка старалась не хромать и храбрилась до последнего, пока не поднялась температура и нога не разболелась уже нестерпимо. «Едва без пятки не осталась, — смеется женщина, — наделала маме хлопот со своей «заботой». Если бы сразу сказала, так проще бы обошлось».

Отношение к старшим было тогда очень уважительным, и если взрослые сделали замечание, правы или не правы, но перечить дети не смели. Потому, наверное, и, воспитываясь в многодетных семьях, старшие дети были ответственны за младших. Много держали в хозяйствах скота, птицы. Участки земли были большие, и все их овощами засаживали. И во всем дети помогали своим родителям. Иной жизни никто себе и не представлял. У каждого из детей были свои обязанности, и относились к ним серьезно.

Вот такое оно — военное поколение, которое помнит годы лихолетья, когда были свои ценности, неведомые нынешним ребятам. Да это и хорошо.

Зинаида Павловна Зарембо